Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]

Иван Петрович видел ее испытующий взгляд.

— Кто тратит такие деньги на лотерейные билеты, когда уезжает в отпуск?

— Я купила их задолго до отпуска.

— Почему вы не получили выигрыш в Свердловске? Вы полагаете, что таким образом оригинальнее помогать родителям?

— Это мое дело!

— Если бы! — воскликнул Иван Петрович. — Мне очень горько разочаровываться в вашей добропорядочности, но служебный долг обязывает меня…

— Прошу не грубить!

— Не намерен, — ответил Упоров, — но хочу познакомить вас с одним разговором, который произошел здесь раньше. Послушайте…

Кнопкой на внутренней стороне столешницы он включил магнитофон, и над самой головой Хоминой, из маленького динамика, установленного на несгораемом шкафу, послышался голос Екатерины Клементьевны Бекетовой…

Ровная и спокойная речь свидетельницы, казалось, не доходила до Хоминой. Светлана Владимировна положила ногу на ногу, обхватила колени ладонями и думала о чем-то своем. Иван Петрович только подивился ее самообладанию, которое вначале она, казалось, утратила. Когда лента кончилась, Хомина не шелохнулась. Она продолжала думать.

— Что вы на это ответите? — спросил он тогда.

— Она сказала все правильно, вы же сами слышали: мне было неудобно говорить о выигрышах потому, что я фининспектор. А насчет наших отношений с Юрием, так это ее собственное мнение, на которое я даже не обижаюсь. Каждый понимает людей по-своему.

— Ну что ж… Я думаю, на сегодня разговора хватит, — сказал Иван Петрович.

— Я могу быть свободна? — спросила она с облегчением.

— Нет, — вздохнул он. — Вынужден разочаровать вас. Я принял решение о вашем аресте.

— Аресте?

— Да.

— Но я на работе!..

— Думаю, что это уже не имеет значения. — И, видя, как ужас против воли сковывает ее всю, добавил с сожалением: — Закон есть закон, Светлана Владимировна.

Первый день допросов ободрил Ивана Петровича, но не настолько, чтобы он всецело занялся Хоминой. Напротив, он готовился к новым неожиданностям, и они не замедлили явиться.

В тот же день к вечеру он получил справку о премиальных Хоминой, а предусмотрительный помощник приобщил к ней еще и выписку из приказов о ее командировках. Премии Хомина получала почти ежемесячно. Это были разные суммы, но факт оставался фактом, какая-то часть ее показания приобретала неопровержимые доказательства. Более того, выписка из приказов о командировках могла стать в ее руках тоже средством защиты, если она сумеет ею воспользоваться. И во время распространения пятого, и во время распространения шестого выпусков Хомина выезжала в командировки по месту продажи обнаруженных у нее билетов.

Встречаясь с ней на допросах, Иван Петрович старался получить лишь более определенные ответы на вопросы, заданные при первом разговоре, намеренно не раскрывая главных сведений, которыми располагал.

К его удивлению, Хомина сама сочла нужным объяснить, что сто билетов до ее отпуска были подброшены ей во время работы ликвидационной комиссии. Не учитывать этого заявления он не мог, потому что о показаниях Пустынина по этому поводу Хомина знать не могла.

Но во всем этом деле имелась одна особенность. Хомина не была преступницей уголовного пошиба, ведомственной проходимкой или мошенницей. Она пошла на преступление, несомненно, впервые. Все, кто ее окружал и кого ей удалось сделать прямыми или косвенными участниками своего злоупотребления, оказались людьми, также далекими от подобных вещей. И это сумело благотворно отразиться на всем следствии, так как избавляло Упорова от траты времени на беседы со свидетелями об их гражданском долге. С первой встречи с ним стала откровенной Аня Куркова. Как он и ожидал, поняла его и Екатерина Клементьевна Бекетова. В Пустынине он также почувствовал человека, не умеющего лгать, хотя и не надеялся встретить в нем союзника: Пустынин скорее постарается облегчить положение Хоминой. В этом смысле он становился противником Упорова. Но противником наиболее слабым. В этом Иван Петрович не сомневался. Если умная, знающая все ходы и выходы в сложном финансовом лабиринте, да еще и красивая, пользующаяся успехом женщина могла принять вызов Упорова, несмотря на основательные обвинения, то добродушный, неловкий, не отличающийся бойким соображением увалень Пустынин вряд ли пойдет на это. Во всем деле при самых неблагоприятных обстоятельствах для него он мог быть лишь соучастником преступления. И, если он увидит, как закон расценивает преступление во всем его объеме, он непременно скажет правду.

Все это Иван Петрович понимал и поэтому несколько изменил свое отношение к Пустынину.

Во время второй встречи он долго говорил с ним о Хоминой, ни словом не обмолвившись по существу дела. Со Светланой они познакомились на юге, потом, когда она развелась со своим прежним мужем, решили жить вместе. Не зарегистрировались, оказывается, потому, что развод Хоминой по первому браку был не оформлен. Иван Петрович почувствовал, как хорошо относится Пустынин и к жене, и к приемной дочери. Сейчас, когда они говорили о девочке, особенно бросалась в глаза неподдельная тревога о ней, которую Пустынин по-мужски неумело старался скрыть.

Не ускользнуло от внимания Упорова и другое. По каким-то маленьким штрихам, хотя бы по тому, что при всяком случае Пустынин непременно вспоминал Хомину, Иван Петрович убедился, что он занимал в семье подчиненное место, ходил, как говорят, «под пятой» у жены. Он, видимо, так привык полагаться всегда и во всем на нее, что сейчас, без нее, в разговоре со следователем чувствовал себя неуверенно.

Хомина находилась под арестом уже третий день, когда из Москвы пришла телеграмма, в которой сообщалось, что в указанную запросом неделю в сберегательной кассе № 5287 Москвы, расположенную в магазине «Детский мир», предъявлялся билет, выигравший ковер стоимостью восемьдесят четыре рубля. Это был единственный билет, относящийся по территориальности к Камышловскому району Свердловской области.

В тот же день Иван Петрович спросил на допросе Пустынина:

— Юрий Михайлович, из каких побуждений вы сделали ложное заявление о принадлежности вам билетов, украденных в магазине «Подарки»?

— Эти билеты покупал я, — ответил Пустынин после некоторого молчания.

— Вы хотите искренне помочь своей жене, и я понимаю вас в простом человеческом смысле, — сказал ему Иван Петрович. — Но если учитывать, что ложь мстит за себя любому, кто избирает ее защитницей, то как бы вы поступили в таком случае?

— Я ведь давал объяснение по этому поводу, — попытался уйти от ответа Пустынин. Письменное…

— Об этом я и говорю,

— Что же еще нужно?

— Вы называли в объяснении место, где покупали билеты…

— Да, в пассаже.

— Как же вы могли в пассаже купить билеты, которые продавались в Верхней Салде?

— Какая Верхняя Салда?! — растерянно посмотрел на него Пустынин.

— Прочтите в этом письме строки, подчеркнутые красным карандашом, — сказал ему Иван Петрович, передавая письмо фабрики Гознак.

Прочитав, Пустынин посмотрел на письмо как на похоронную.

— Нашлись, что ли, билеты? — спросил он.

— Так ведь их необязательно и находить, — ответил с улыбкой Иван Петрович. — Вы же сами передали следователю номера, отмеченные на таблице в газете.

— Какой кошмар! — сказал он тихо.

— Говорить по существу будем, Пустынин? — жестко осведомился Иван Петрович.

— Какой кошмар!

— Билеты эти нельзя было купить ни в пассаже, ни на вокзале, как утверждала ваша жена.

— Их принесла Светлана, — подавленно признался Пустынин.

— Минуточку, Юрий Михайлович, я достану бланк протокола допроса…

В следствии наступал перелом.

На другой день Упоров обрушил на Хомину почти весь груз имеющихся улик. После того как она письменно подтвердила свои показания о месте приобретения билетов шестого выпуска, он познакомил ее с письмом фабрики Гознак. И когда она наконец ухватилась за утверждение, что билеты приобрела в командировках, он показал пять ее заявлений с категорическим отказом вспомнить место покупки и предъявил показания Пустынина. Наконец Иван Петрович решился на последнее: он вызвал в управление Куркову. Пока она сидела у его помощника, он познакомил Хомину с ее объяснением.

И натолкнулся на решительное, злое противодействие:

— Никакого пианино я не выигрывала. Никакой Ани Курковой среди моих знакомых нет, — отрезала Хомина.

Она отвернулась. Но Иван Петрович долго смотрел на нее. И когда понял, что она чувствует его взгляд, всей кожей чувствует его молчаливое презрение, поднял трубку и сказал:

— Попросите ко мне в кабинет Анну Сергеевну Куркову.

Не впервые Иван Петрович устраивал очные ставки. Для него они давно стали привычной формой сопоставления показаний, фактов, событий, подтвержденных или не подтвержденных документами. В некоторых случаях очные ставки помогали следствию, часто все оставляли без изменения. Иногда они даже оправдывали человека, чаще подтверждали его вину. При очных ставках часто разыгрывались тяжелые сцены с угрозами, с укорами, со слезами обиды, со вспышками гнева, даже ярости, бывали и обмороки. А следователь обязан был оставаться равнодушным ко всему, он должен был только записывать показания сторон, записывать, не поправляя, ибо показания каждой стороны в данном случае заранее считаются по закону объективными. Что касается личных переживаний следователя, то до этого никому нет никакого дела. Тем более — закону.